Неточные совпадения
Только с матерью
своею он и отводил душу и по целым часам
сиживал в ее низких
покоях, слушая незатейливую болтовню доброй женщины и наедаясь вареньем.
В покое том же, занимая
Диван, цыганка молодая
Сидела, бледная лицом… //....
Рукой сердитою чесала
Цыганка черные власы
И их на темные красы
Нагих плечей
своих метала!
Когда Малюта вошел во дворец, Иван Васильевич
сидел один
в своем покое.
В обширном
покое, за дубовым столом, покрытым остатками ужина,
сидел Кручина-Шалонский с задушевным
своим другом, боярином Истомою-Турениным; у дверей комнаты дремали, прислонясь к стене, двое слуг; при каждом новом порыве ветра, от которого стучали ставни и раздавался по лесу глухой гул, они, вздрогнув, посматривали робко друг на друга и, казалось, не смели взглянуть на окна, из коих можно было различить, несмотря на темноту, часть западной стены и сторожевую башню, на которых отражались лучи ярко освещенного
покоя.
Пройдя широким двором, посреди которого возвышались обширные по тогдашнему времени каменные палаты князя Черкасского, они добрались по узкой и круглой лестнице до первой комнаты, где, оставив
свои верхние платья, вошли
в просторный
покой,
в котором за большим столом
сидело человек около двадцати.
Истомин подошел к двери Маниной комнаты и остановился. Дверь была отворена и позволяла видеть всю внутренность
покоя. Комната была
в своем обыкновенном порядке: все было
в ней безукоризненно чисто, и заходившее солнце тепло освещало ее сквозь опущенные белые шторы. Маня,
в белом пеньюаре, с очень коротко остриженными волосами на голове,
сидела на
своей постели и смотрела себе на руки.
Ширялов. Так вот, сударь ты мои, дома не живет,
в городе не бывает. Что ему город! Он, сударь, и знать не хочет, каково отцу деньги-то достаются. Пора бы на старости мне и
покой знать; а расположиться, сударь ты мой, не на кого. Вот недавно сам
в лавку сел, а уж лет пятнадцать не
сидел. Дай-ка, думаю, покажу разиням-то
своим, как торговать-то следует. Что ж, сударь ты мой… (Подвигается).
Немного погодя я, держа
свою лошадь за повод, стоял у крылечка и беседовал с дочкой Урбенина, Сашей. Сам Урбенин
сидел на ступеньке и, подперев кулаками голову, всматривался
в даль, которую видно было
в ворота. Он был угрюм, неохотно отвечал на мои вопросы. Я оставил его
в покое и занялся Сашей.
Но Жених не пришел. Тишина и печаль томились и вздыхали
в украшенном брачном
покое, где Мудрые девы проливали тихие слезы,
сидя за столом, перед догорающими светильниками, перед нетронутым вином и неначатым хлебом. Дремотные смежались порой очи, и грезился Мудрым девам Жених, стоящий на пороге. Радостные вставали они со
своих мест и простирали руки — но не было Жениха с ними, и никто не стоял на пороге.
В церкви все носило тот же пошиб, было так же незатейливо и своеобычно. У правого клироса
сидел худощавый монах. Он предложил ему осмотреть убежище митрополита Филарета. Ряд комнат,
в дереве, открывался из двери, выходившей прямо
в церковь… Можно было видеть убранство и расположение тесноватых чистых
покоев. Он отказался пройтись по ним, не хотел нарушать
своего настроения.
Графу Алексею Андреевичу, конечно, не нравилось его поведение — он преследовал его
своими холодными наставлениями. Михаил Андреевич стал избегать его, как вообще всех людей, и
сидел более
в своей комнате за бутылкой. Вопрос о его происхождении не давал ему
покоя. Ему сильно хотелось разрешить его, но кто мог это сделать?
Пришел и хозяин дома, муж кузины, коренастый брюнет, толстый, резкий
в движениях, совсем не похожий на
свой титул, смахивающий скорее на купца средней руки. Он предложил закусить.
В кабинете у него
сидело еще трое мужчин. Ждали Гаярина и дядю княгини, графа Заварова, недавно поступившего на
покой, — одну из самых крупных личностей прошлого десятилетия.